- Грррм, - произнес Лавр Федотович и обвел присутствие взглядом,
проникающим сквозь стены и видящим насквозь. Все были готовы: полковник
спал, Хлебовводов нашептывал, Фарфуркис сделал вторую пометку, комендант,
похожий на школьника перед началом опроса, судорожно листал страницы дела,
а Выбегалло положил перед собой шестой том. Что же касается
представителей, то есть нас, то мы значения не имели. Я посмотрел на Эдика
и поспешно отвернулся. Эдик был близок к полной деморализации - появление
Выбегаллы его доконало.
- Вечернее заседание Тройки объявляю открытым, - сказал Лавр
Федотович. - Следующий! Докладывайте, товарищ Зубо.
Комендант вскочил и, держа перед собой раскрытую папку, начал было
высоким голосом: "Машкин Эдельвейс Захарович...", но его тут же перебил
бдительный Фарфуркис.
- Протестую! - крикнул он, обращаясь к Лавру Федотовичу. - Где
порядковый номер дела? Почему не поименованы пункты?
Лавр Федотович повернул голову и некоторое время рассматривал
коменданта.
- Правильное обобщение, верное, - произнес он наконец. - Поименуйте,
товарищ Зубо.
Комендант с бумажным шорохом облизнул сухим языком сухие губы и начал
снова, но теперь уже голосом низким и как бы севшим:
- Дело номер сорок второе. Фамилия: Машкин. Имя: Эдельвейс. Отчество:
Захарович...
- С каких это пор он Машкиным заделался? - брюзгливо спросил
Хлебовводов. - Бабкин, а не Машкин! Бабкин Эдельвейс Петрович. Я с ним
работал в одна тысяча девятьсот сорок седьмом году в Комитете по молочному
делу. Эдик Бабкин, плотный такой мужик, сливки очень любил... И, кстати,
никакой он не Эдельвейс, а Эдуард. Эдуард Петрович Бабкин...
Лавр Федотович медленно обратил к нему каменное лицо.
- Бабкин? - произнес он. - Не помню... Продолжайте, товарищ Зубо.
- Отчество: Захарович, - дергая щекой, повторил комендант. - Год и
место рождения: тысяча девятьсот первый, город Смоленск. Национальность...
- Э-дуль-вейс или Э-доль-вейс? - спросил Фарфуркис.
- Э-дель-вейс, - сказал комендант. - Национальность: белорус.
Образование: неполное среднее общее, неполное среднее техническое. Знание
иностранных языков: русский - свободно, украинский и белорусский - со
словарем. Место работы...
Хлебовводов вдруг звонко шлепнул себя по лбу.
- Да нет же! - закричал он. - Он же помер!
- Кто помер? - деревянным голосом спросил Лавр Федотович.
- Да Бабкин этот! Я же как сейчас помню - в одна тысяча девятьсот
пятьдесят шестом году помер он от инфаркта. Был он тогда финдиректором
Всероссийского общества испытателей природы, пришел, значит, в свой
кабинет, сел и помер. Так что тут какая-то путаница.
Лавр Федотович взял бинокль и некоторое время изучал коменданта,
потерявшего дар речи.
- Факт смерти у вас отражен? - осведомился он.
- Христом богом... - пролепетал комендант. - Какой смерти?.. Да
почему же смерти?.. Да живой он, в приемной дожидается...
- Одну минуточку, - вмешался Фарфуркис. - Вы разрешите, Лавр
Федотович? Товарищ Зубо, кто дожидается в приемной? Только точно. Фамилия,
имя, отчество.
- Бабкин! - с отчаянием сказал комендант. - То есть что я говорю? Не
Бабкин - Машкин! Машкин дожидается, Эдельвейс Захарович.
- Понимаю, - сказал Фарфуркис. - А где Бабкин?
- Бабкин помер, - сказал Хлебовводов авторитетно. - Это я вам точно
могу сказать. В одна тысяча девятьсот пятьдесят шестом. Правда, у него сын
был. Пашка, по-моему. Павел, значит, Эдуардович. Я его недавно встречал.
Заведует он сейчас магазином текстильного лоскута в Голицыне, что под
Москвой. Толковый работяга, но кажется, не Павел, все-таки, не Пашка,
нет...
Я налил стакан воды и передал коменданту. В наступившей тишине было
слышно, как комендант гулко глотает. Лавр Федотович размял и продул
папиросу.
- Никто не забыт и ничто не забыто, - произнес он. - Это хорошо.
Товарищ Фарфуркис, я попрошу вас занести в протокол, в констатирующую
часть, что Тройка считает полезным принять меры к отысканию сына Бабкина
Эдуарда Петровича на предмет выяснения его имени. Народу не нужны
безымянные герои. У нас их нет.
Фарфуркис закивал и принялся быстро строчить в записной книжке.
- Вы напились, товарищ Зубо? - осведомился Лавр Федотович,
разглядывая коменданта в бинокль. - Тогда продолжайте докладывать.
- Место работы и профессия в настоящее время: пенсионер-изобретатель,
- нетвердым голосом прочел комендант. - Был ли за границей: не был.
Краткая сущность необъясненности: эвристическая машина, то есть
электронно-механическое устройство для решения инженерных, научных,
социологических и иных проблем. Ближайшие родственники: сирота, братьев и
сестер нет. Адрес постоянного местожительства: Новосибирск, улица
Щукинская, 23, квартира 88. Все.
- Все? - переспросил Лавр Федотович.
- Все ли? - саркастически осведомился Фарфуркис.
- Все! - решительно сказал комендант и утерся рукавом.
- Какие будут предложения? - спросил Лавр Федотович, приспустив
тяжелые веки.
- Па-а машинам! - взревел вдруг полковник, не просыпаясь. - Пики
перед себя! Заво-о-ди! Рысью... арш-арш!
Всем нам это очень понравилось, и даже бледный до синевы Эдик немного
ожил. Однако, кроме нас, на полковника никто больше внимания не обратил.
- Я бы предложил впустить, - сказал Хлебовводов. - Я почему
предлагаю? А вдруг это Пашка?
- Других предложений нет? - спросил Лавр Федотович. Он пошарил по
столу, ища кнопку, не нашел и сказал коменданту: - Пусть дело войдет,
товарищ Зубо.
Комендант опрометью кинулся к двери, высунулся и тотчас вернулся,
пятясь, на свое место. Следом за ним, перекосившись набок под тяжестью
огромного черного футляра, вкатился сухопарый старичок в толстовке и
военных галифе с оранжевым кантом. По дороге к столу он несколько раз
пытался прекратить движение и с достоинством поклониться, но футляр,
обладавший, по-видимому, чудовищной инерцией, неумолимо нес его вперед, и,
может быть, не обошлось бы без жертв, если бы мы с Романом не подхватили
старичка в полуметре от затрепетавшего уже Фарфуркиса. Я сразу узнал этого
старичка - он неоднократно бывал в нашем институте, и во многих других
институтах он тоже бывал, а однажды я видел его в приемной заместителя
министра тяжелого машиностроения, где он сидел первым в очереди,
терпеливый, чистенький, пылающий энтузиазмом. Старичок он был неплохой,
безвредный, но, к сожалению, не мыслил себя вне научно-технического
творчества.
Я забрал у него тяжеленный футляр и водрузил изобретение на
демонстрационный стол. Освобожденный наконец старичок поклонился и сказал
дребезжащим голоском:
- Мое почтение. Машкин Эдельвейс Захарович, изобретатель.
- Не он, - сказал Хлебовводов вполголоса. - Не он и не похож. Надо
полагать, совсем другой Бабкин. Однофамилец, надо полагать.
- Да-да, - согласился старичок, улыбаясь. - Принес вот на суд
общественности. Профессор вот товарищ Выбегалло, дай ему бог здоровья,
порекомендовал. Готов демонстрировать, ежели на то будет ваше желание, а
то засиделся я у вас в Колонии неприлично...
Внимательно разглядывавший его Лавр Федотович отложил бинокль и
медленно наклонил голову. Старичок засуетился. Он снял с футляра крышку,
под которой оказалась громоздкая старинная пишущая машинка, извлек из
кармана моток провода, воткнул один конец куда-то в недра машинки, затем
огляделся в поисках розетки и, обнаружив, размотал провод и воткнул вилку.
- Вот, изволите видеть, так называемая эвристическая машина, - сказал
старичок. - Точный электронно-механический прибор для отвечания на любые
вопросы, а именно - на научные и хозяйственные. Как она у меня работает?
Не имея достаточных средств и будучи отфутболиваем различными бюрократами,
она у меня пока не полностью автоматизирована. Вопросы задаются устным
образом, и я их печатаю и ввожу таким образом к ей внутрь, довожу, так
сказать, до ейного сведения. Отвечание ейное, опять через неполную
автоматизацию, печатаю снова я. В некотором роде посредник, хе-хе! Так
что, ежели угодно, прошу.
Он встал за машинку и шикарным жестом перекинул тумблер. В недрах
машинки загорелась неоновая лампочка.