— Лялька, твой поляк (ударение на первом слоге. — Э.Г.) идет… Готовь пайку хлеба, — кричали мальчишки.

Это означало, что заключенный поляк перелез через проволоку и идет в наш барак. Он несет вязанку дров, стянутую проволокой. За это получит пайку хлеба, а мы с мамой будем есть хлеб через день или потянем дневную норму на два дня.

Вохровцы наши бараки считали, видимо, зоной. На самом деле так оно и было: когда началось строительство Новосибирской ТЭЦ-3, оказалось, что разместить рабочих негде. Вопрос решился просто: несколько новеньких лагерных бараков, стоящих на лесоперевалке, вывели за колючую проволоку. Сломали нары, поставили перегородки. Получилось тридцать комнат с одной стороны, тридцать — с другой. Длиннющий коридор имел два выхода. Один на зиму забивался. Электрического света не было. Движения людей по темному коридору были необычайно точны.

Я рассказывала о своем барачном детстве дважды. Первый раз в Польше — в школе для слабовидящих детей, которую создал режиссер Кшиштоф Занусси. Всю жизнь меня не покидала мысль найти потомков того самого поляка, которому мы с мамой через день отдавали свою пайку хлеба. Знала, что никогда не найду, но упорно вглядывалась в польские лица. Мне казалось, того поляка я найду из тысячи. Теперь я знаю, моя безмерная любовь к польскому кино питалась детскими воспоминаниями. Язык, перегруженный шипящими, я слушала без перевода. Поляк не знал русского, мама — польского. Так и разговаривали.

Второй раз я рассказываю о лагерных бараках в Красновишерске Пермского края. Драматическая нота моего рассказа резко сменяется почти восторгом.

— Да-да, все было именно так, — радостно откликается учительница Светлана Сартакова.

— А помните, — спохватываюсь я, — была ведь еще третья дверь. В середине барака. Там, где был туалет. Один на всех. И — никакой канализации.

— Но он открывался только по весне, — уточнила она.

Итак, я попала в свое лагерное детство. Многие из тех, с кем я разговариваю, родились после того, как знаменитый лагерь на Вишере закрыли. Но бараки еще долго продолжали существовать. Те, кто в них родился, говорили про себя так: «Я из лагеря» (поселок Вижаиха, из которого позднее вырос Красновишерск, Шаламов называл Вишерой).

Почему я не приехала сюда лет десять тому назад? Была возможность поговорить с самими сидельцами. Ну, например, с Александром Морозовым, талантливым инженером связи. Он оставил свои записи о строительстве комбината. У меня есть к нему вопросы, но задать их некому. Он умер всего пять лет тому назад.

21 июля. Красновишерск. Полдень. Открытие мемориала Шаламову.

— Наш день настал, — говорит Екатерина Видюкова, дочь «врага народа». Ее отец прибыл на Вишеру как спецпереселенец. И уже здесь был водворен в концлагерь по знаменитой 58-й статье, пункт 10. Подпольная типография — вот что грозно ему вменялось. Была у Максима Ивановича одна страсть: он хотел, чтобы после его подписи счетного работника стоял какой-нибудь штамп, придававший подписи достоверность. Подпольная типография умещалась в спичечном коробке.

…Говорили о коренном, важном: двойной морали государственной политики, о своей правде, которая должна стать предостережением для молодого поколения; о молчании отцов, которые давали подписку молчать; о молчании детей, с которых такую подписку никто не брал, но дети знали, что нужно держать язык за зубами; о молчании государства как способе сокрытия чудовищного преступления. Доминантная идея всех выступлений — протест против политики, которая запрещает человеку иметь свое суждение о происходящем и ограничивает свободу человека.

Рефрен всех выступлений: за что? Это не риторическое заклинание, это потребность человека знать, за что сломана судьба, пролита кровь. Какому дьяволу на потеху отдан бесценный дар — жизнь.

— Это историческое событие для нашего района, — сказал пермский писатель Юрий Асланьян. — Осмысление, а не сокрытие тайн — вот в чем мы все сегодня нуждаемся.

Иногда казалось, что присутствуешь на митинге оппозиции. Впрочем, нет. Здесь было другое: не сиюминутная схватка с властью, а выстраданная не одним поколением людей правда: человек свободен. И не может, не должен быть иным.

Итак, мемориал Варламу Шаламову открывается на месте ПЕРВОГО образцово-показательного концентрационного лагеря, где отрабатывалась технология уничтожения человеческого в человеке, где свободная личность превращалась в бессловесную рабочую силу. Первые строители на Вижаиху прибыли в 1928 году. 150 человек. Это было четвертое отделение СЛОНа, созданного в 1928 году (появление первого лагеря на Соловках отмечено 1924 годом).

Начальником управления ВИШХИМЗа (строительство Вишерских химических заводов) был назначен Эдуард Берзин. Лагерь был придан управлению в качестве рабочей силы. Комиссар 9-й роты латышских стрелков, замешанный в свое время в нашумевшем деле Локкарта, английского посла, Берзин имел своих вдохновителей. Сначала в лице Дзержинского, а потом Менжинского.

Тип лагеря, который установился позднее как норма ГУЛАГа, складывался именно здесь, на Вишере. Лагерь как значимый хозяйствующий субъект государства. Основы криминальной экономики закладывались здесь.

…Шаламова арестовали 19 февраля 1929 года. 13 апреля он вошел в ворота Вишлага, избитый на этапе только за то, что вступился за молодого сектанта, над которым измывались конвойные. Уже шестого июля из Вишлага ушло письмо Шаламова в ЦК партии с требованием прекратить издевательства над человеком.

Он пробыл здесь три года (с выездом в Березняки, Соликамск и другие места Пермского края). Был на командировках, как здесь говорили тогда и говорят сейчас.

Уже первых нескольких часов достаточно, чтобы ощутить особую атмосферу Красновишерска. Обнимаются, плачут, целуются… Приехала из Таллина Евгения Алексеева, учительница. По 58-й статье были высланы ее мать, отец, брат… Она плачет от горя и радости.

— Всех не перечислишь, — говорит.

— А за что их выслали?

Евгения Алексеевна смеется:

— За то, что не в колхоз пошли, а Кирова убивать.

Она рассказывает об эстонцах, которые были высланы на Вишеру — они на всю жизнь сохранили благодарность коренному населению. Кто-то передает привет из Южной Саксонии от немцев, судьба которых была необычайно трагична: когда наша армия отступала, немцы были вывезены в Германию. Когда шло освобождение немецких территорий — немцы подлежали депортации, то есть возвращению на историческую родину. Их вернули в ГУЛАГ.

…Плачет сиделец Григорий Весельский — учитель математики. Художник.